"
Автор ее, занимающий независимую научную позицию в академических кругах Финляндии, постарался увидеть свою страну в перекрестье проблем и конфликтов всего континента на протяжения целого столетия. Особый интерес представляют главы, посвященные началу идейных и политических разногласий между Финляндией и Российской империей. Корни их историк усматривают в европейской культурной почве последних десятилетий ХIX века.
Последние десятилетия ХIX века сделали более динамичной и сложной всю систему европейских отношений. Либерализм идей международного права, с одной стороны, и оптимизм социалистических настроений в рабочем движении - с другой, вступали в резкое противоречие с реальным положением дел в Европе. К тому же пресса и общественное мнение становились все более устойчивым фактором, с которым не могли не считаться даже государства традиционной политической культуры, такие, как Россия.
Развитие Финляндии в эту эпоху существенно отличалось от положения в других частях империи. Продолжающая индустриализация еще теснее связывала Финляндию с западным миром. Товарооборот ее торговли с Россией тоже увеличивался, но развитие экспорта на восток было остановлено в 1885 году таможенным тарифом на товары, ввозимые в Россию из Финляндии. Потерю финны компенсировали развитием торговли с Англией и Германией. Структура финской экономики укрепилась за счет развития деревообрабатывающей промышленности. С выработкой собственного промышленного законодательства и протекционистских тарифов Финляндия все более воспринималась Западом как неотъемлемая часть его собственной экономической системы.
Бурное, взрывное развитие культуры в Финляндии стало самым отличительным явлением национальной жизни 80-х годов. Особенно это касалось финноязычного направления. Шведоязычное направление в силу ряда причин не получило такого интенсивного развития.
Политическую
ситуацию того времени определяла борьба
между феноманами и шведоманами.
Шведоманство как феномен идеологии и
появления шведской партии означало важный
политический факт: прежде доминировавшая
группа языкового меньшинства перешла на
активные оборонительные позиции. А.О.Фрейденталь
даже выдвинул теорию, согласно которой
говорящие на шведском и финском языках
представляли собой две различные расы, при
этом шведоязычное население считалось к
высшей расе. Из этого надлежало сделать
вывод, что шведоманы представляли собой
политическую элиту. Основной целью
шведоязычного меньшинства было сохранение
существующего порядка вещей, тогда как
фенноманство отражало стремление масс к
завоеванию политической власти или хотя бы
к соучастию в ней.По самосознанию и самоощущению шведоманы были частью единого скандинавского мира с присущими ему традициями свободы, правопорядка и либерализма. Получая духовную и политическую поддержку от Швеции, эти люди хотели быть именно шведами и никем другим. Разделяя с западным миром ценности свободного и политического и идейного спора, они стремились сочетать либерализм тактики с консерватизмом целец.
Естественным результатом этого было то, что шведская ориентация в Финляндии стала синонимом оппозиции к политической системе России, к ее культуре и славянству вообще. Поэтому-то политическое меньшинство Финляндии - по крайней мере значительная его часть - вынуждено было вести войну на два фронта - против имперского Востока и против собственных фенноманов. Ведь последнее, по мнению шведоманов, ослабляли духовную способность Финляндии противостоять Российской империи.
Фенноманы же, стремясь создать собственную финноязычную культуру, тем самым избывали комплекс национальной неполноценности перед лицом более развитого шведского соседа. Они старались преодолеть представление об историческом "долге благодарности" шведам. В борьбе за финский язык они пытались опереться на все, что, по их мнению, олицетворяло национальную традицию. Если прибавить к этому тот факт, что социальную опору этого движения составляли церковнослужители и зажиточные фермеры, то не приходится удивляться, что фенноманство имело явно консервативный оттенок.. Более того, фенноманы были уверены, что именно патриархальность может послужить развитию финского общества и разрешению его социальных проблем.
Этому консервативному течению на протяжении1880-х годов противостояли две либерально настроенные группировки. Умеренно-либеральные финноязычные деятели культуры объединились в кружок Вальвоя, из которого позднее черпались кадры лидеров для формирующейся Финской партии. Второе объединение - кружок младофиннов, образовавшийся в конце 1880-х, - составляли молодые интеллектуалы, интересовавшиеся политическим либерализмом и желавшие "распахнуть окно" в Европу. В этом сказывалась не только их восприимчивость к иностранным идеям политического и социального реформаторства, но и подлинный интерес к культуре либерализма и ее практическому воплощению в жизни свой страны.
Все это не могло не осложнить отношения между центральными властями империи и Финляндией. И причиной тому были не только националистические настроения финнов. Петербург в последние десятилетия XIX века столкнулся с финским вопросом в совершенно новом историческом контексте. Развитие националистических настроений в самой метрополии сильно подействовало на отношение общества и власти к автономии Финляндии. На смену Александру II, сравнительно терпимо относившемуся ко всем финским привилегиям, пришел наследник, не отличавшимся симпатиями к инородцам. Привилегии для нерусских народов стали представляться многим как существенное отклонение от проверенной веками нормы. В националистических же кругах эти привилегии и вовсе трактовались как "злостная ненормальность".
К тому же не следует забывать, что Прибалтийский край лежал на пути географических контактов России с Западом и ее стратегических интересов в Центральной Европе. По мере того как отношения между Россией и Германией становились все холоднее, в Петербурге все больше опасались того, как поведут себя балтийские немцы в случае возможного международного конфликта.
Финляндия же географически была едина и в национальном отношении оказывалась более целостной, чем балтийские провинции. Но к концу века развитие Финляндии обрело черты, не ускользнувшие от взгляда русских властей , черты, которые не могли не вызывать у них раздражение и опасение. В отличии от Польши, чье национальное развитие резко затормозилось после восстания 1863 года, Финляндия стремительно развивалась как национальное государство. Тот факт, что даже иностранцы видели в ней западную страну, воспринимался Россией как вызов. Особенный характер управления в Финляндии также неизменно подчеркивался наблюдателями. И в самом деле, она приобрела еще больше черт суверенного государства: имея свою конституцию, управление и таможенные тарифы, Финляндия обладала собственной валютой, почтовыми марками и т.д. Побывавшие здесь русские с удивлением отмечали все эти подробности местной жизни. Многие воспринимали ее как независимую страну и "заграницу".
Консервативный национализм, ставшей официальной идеологией Петербурга, признавал русскость и православие единственными гарантиями политической благонадежности. Все иные народности и вероисповедания стали восприниматься как факторы, ослабляющие мощь империи. Поэтому та атмосфера космополитизма, которая отличала русско-финские отношения в первые десятилетия прошлого столетия, в конце века безвозвратно ушла в прошлое.
Новое восприятие Финляндии как части империи сказалось и в изменившейся роли ее генерал-губернатора. С юридической точки зрения его статус остался прежним. Но если раньше государственный деятель на этом посту воспринимался обществом, да и являлся на деле адвокатом интересов Финляндии в Петербурге, то теперь это был всего лишь чиновник, осуществлявший монаршую волю в имперской провинции. Именно таким был генерал-губернатор Финляндии Федор Гейден, за время пребывания на этом посту (1881- 1897) немало сделавший для того, чтобы с помощью кодификации финского законодательства ослабить его конституционные основы и свести их к местной автономии.
Более тесная интеграция Финляндии в Российскую империю была предопределена и экономическими причинами. Ускоренная модернизация России в конце столетия происходила на базе индустриализации, которая сама по себе предполагает большее единообразие в государстве и обществе. Тут-то и стало ясно, что своим особым статусом и относительной независимостью Финляндия была обязана экономической отсталостью империи. Динамично развивающаяся Россия все более тяготилась "аномалией" финской независимости. Вероятное недовольство финнов уже не высказывало беспокойства у правящих кругов России. Скорее наоборот. Чем хуже становились русско-германские отношения, тем охотнее Петербург высказывал готовность проявить жестокость к другим странам, для начала демонстрируя ее на финнах.
Так к концу XIX столетия внутри империи пролегла невидимая линия фронта, по одну сторону которой оказались интересы национального развития Финляндии, а по другую - закономерности имперского развития России, подкрепленные военно-стратегическими и экономическими потребностями. И первым видом вооружений, испробованных в этом конфликте обеими сторонами, стала идеология национализма.
Реферирование и перевод Татьяны Филипповой
